Публика продолжают влюбляются и расставаться — этот процесс нескончаем, а я продолжаю чиркать про это песни.
Песни — что свежие платья или сорочки: ты их ходишь какое-то эпоха, а там избавляешься от них.
Род Стюарт, Элтон Джон и я собирались создать группу и прозвать ее «Волосы, Нос и Зубы» в честь всякого из нас. Однако этого этак и не стряслось, потому что мы не смогли условиться о режиме слов в прозвании. Я, разумеется, почитаю, что «Зубы» должны быть первыми.
Если мне суждено упокоиться завтра, я не буду сожалеть. Я поистине сделал все, что мог.
Я существую ради завтрашнего дня. К нечистому сегодняшний.
Мне нравится мой хрипучий голос — это все из-за курения, я почему и курю — чтоб у меня был охрипший голос.
Самое сложное для меня — придумать костюм для вытекающего концерта: я уже все нахлобучивал.
На сцене я экстраверт, ну-кася а каков я в жизни — это совершенно прочая история.
Мне не нравятся мои зубы — они торчат. Я собираюсь это исправить, прямо-таки у меня все ручки не доходят. А в прочем я идеален.
Я пускаю не концерты, а устраиваю модные показы.
Чем предельнее у меня проблем, тем славнее мои песни.
Моя шуры-муры опасна. А кто желает неопасной любви?Представьте, если бы я написал песню: «Моя шуры-муры безопасна». Она бы сроду не продалась.
Я чрезмерно шибко влюбляюсь, и мне в итоге вечно больно.
У тебя может быть все, однако ты при этом можешь по-прежнему быть сиротливым. И это самая унылая разновидность одиночества.
Успех принес мне миллионы обожателей и фунтов стерлингов, однако решил меня один-единственного, что нам всем потребно, — продолжительных касательств.
Я не могу застопорить маховик и отдать себя касательствам, колесо следует крутиться — почему со мной сложно существовать и быть сладким.
Шуры-муры — это русская рулетка. Никто не уважает чистого меня, все уважают мою слава и славу.
Я не могу уважать дядю этак же, что дивчину.
У меня нету чистых товарищей. Мне чудится, когда я подпускаю людей к себе рядом, они меня разрушают.
Я заработал полным-полно денег и мог бы существовать припеваючи до самой смерти, однако мне потребно что-то сооружать. У меня полным-полно энергии, и ей потребен выход. Я не могу бесцельно прочертить подевай в постели.
Когда ты поднялся на макушу, один-единственный линия — это книзу, и это самое сложное.
Мне хватит трех-четырех часов сна. Я перезаряжаю батареи — и сызнова в сражение.
Счастье не укупишь. Однако финансы могут пособить его обрести.
Я желал бы существовать в викторианскую эпоху и быть оцепленным утонче хаосом.
Когда я глядел голливудские кинофильмы, где поступок выходило в роскошных домах, я чаял о том, что желаю этакий же. Сейчас он у меня шамать, однако для меня было царственнее заработать на этот чертов дом, чем в него переехать. Я, видаемо, из тех людей, кои когда домогаются чего-то, теряют к этому заинтересованность.
Разумеется, в моем завещании шамать мои родители и мои псины, однако существенная доля моего состояния придется Мэри Остин.
Современное искусство подобно тетям, вы не сможете получить от него услада, если будете пробовать его уяснить.
Я не собираюсь изменить мир. Самое царственное для меня — это счастье: быть сладким и получать услада от жизни. Я желаю торжествовать жизни на целую катушку в течение оставшихся мне лет.
Что я буду сооружать чрез 20 лет?Разумеется, я буду снул!
Чем предельнее, тем славнее, и этак во всем.
Майкл Джексон и я отошли товарищ от товарища после несусветного успеха его «Триллера». Он прямо-таки прихлопнулся в своем мире. Еще недавно мы ходили сообща по клубам, а сейчас он не торчит из своей крепости. Это уныло.
Я почитай не разбираю книжек — мне чудится, это утрата времени. Знаю, что публика убьют меня за эти слова.
Журналисты вечно фантазируют, что я неукротимый и дикий, а прочие участники Queen — слабее воды толще травы, однако это неправда. Я могу вам этакие истории про Брайана Мэя рассказать!
После концерта у входа нас поджидает четыре лимузина, любой садится в собственный и едет своей ценный.
Пресса меня ненавидит, я отвечаю им взаимностью.
Я желаю, чтоб газеты сроду не написали про меня: «О, он поистине примечательный человек», — ведь моя давя располагает две сторонки: ясную и непроницаемую.
Я меняюсь любой подевай, что хамелеон. Я не желаю быть все эпоха равным.
Часом мне приводится самому стряпаться себе чай, и это увесистый труд.
Не желаю угодить в эдем после смерти: тартарары гораздо славнее. Токмо пораздумайте о тех увлекательнейших народах, коих вы сможете там столкнуться, и вы тоже восхотите там угодить.
Я не чаю о том, будут ли меня помнить после смерти. Это уже не мое подевало. Я же буду снул, какая мне к нечистому разница.
У меня нету ни незначительнейшего вожделения дотянуть до семидесяти. Это этак уныло.
Нас этак и не распустили в Россию: тряслись, что мы растлим их молодежь.
Нравится пост?